Вопросы истории и культуры
северных стран и территорий
-------------------------------------
Historical and cultural problems
of northern countries and regions
Научные статьи
История
М.В. Пулькин
(Петрозаводск, Россия)
Девиантность как историософская проблема
(по материалам Олонецкой губернии)
С древних времен традиционным в исторической науке стало преимущественное внимание к светлым, героическим и вдохновляющим сторонам действительности. И неспроста: ведь имя античной музы истории Клио в переводе означает «дарующая славу, прославляющая». Более глубокое, «научное», объяснение столь же очевидно. Человеческой психике выгодно поддерживать положительный ретроспективный баланс. Это означает неуемное желание найти яркие и позитивные стороны прошлого, контрастирующие с серыми буднями сегодняшнего дня и туманным, тревожным будущим. Такая особенность присуща трудам историков разных времен, в том числе и ХХ веке.
В целом методологические проблемы исследований девиантности незаслуженно забыты, так и остались областью неизведанного. В современной литературе явно преобладают оценки поведения населения Европейского Севера как независимого, исполненного чувства собственного достоинства, связанного с ценностями коллективизма, заметным влиянием православной идеологии. Это представление основано на множестве фактов: создание особой северной культуры, включающей народное зодчество и великие эпосы, многочисленные памятники культуры, в которых воплотились не разрушительные девиантные тенденции, а неутолимая жажда творчества и созидания.
В то же время разнообразные аспекты девиантных проявлений достаточно полно отражены во множестве источников, прежде всего, в архивных фондах судебной власти, консисторий, городских магистратов и других органов управления. Автору современных исторических работ нередко приходится отыскивать в огромной массе архивных материалов, связанных с девиантностью, отдельные фрагменты, не содержащие негативной информации. Ведь известно, что если тот или иной индивид не нарушал общепринятые нормы поведения, не вступал в конфликт с законом, то документы, связанные с его скромной биографией, не сохранялись. Следовательно, память о нем быстро исчезала. Огромный массив разнообразных документов, связанных с рассматриваемой темой, растет со временем и становится просто колоссальным к середине XIX в. Это легко объяснить изменениями, происходящими в общественном сознании. Постепенно все, кто прежде чувствовали себя бесправными и молча сносили обиду и угнетение, направились в суд искать справедливости [1], что немедленно отразилось на объеме сохранившихся в архивах документов.
Легко заметить, что различные по характеру и происхождению девиантные факторы доминировали в те или иные периоды истории. Но и общие черты обнаружить достаточно просто. Для современников событий не стала секретом теневая сторона характера местных жителей. По замечанию олонецкого губернатора Г.Р. Державина, «поселяне» Петрозаводского уезда «весьма жестоки, ленивы и беспечны, склонны к ябедам <…>, начальникам преслушны» [2]. Другой олонецкий губернатор, А.И. Рыхлевский, обнаружил сугубо негативные черты олонецких священников, которые, как он сообщал императору Александру I, «не только не соответствуют цели, для которой они предопределены, но смело можно сказать, что поведением своим делают стыд и поношение православию» [3]. В начале ХХ в. современники крайне негативно отзывались о сельских жителях, для повседневной жизни которых чужды «простейшие человеческие чувства справедливости, жалости, стыда» [4]. «В нашей деревне, — писал другой очевидец, — висит в воздухе сквернословие и жестокое обращение с животными» [5]. Эти подходы к осмыслению прошлого не стали популярными. Скорее, возобладала обратная тенденция, суть которой упрощенно можно выразить словами: «народ всегда прав».
Доминирование различных элементов девиантности связано со спецификой эпохи. Так, с конца XVII в. основным источником девиантности стало старообрядческое движение, которое в XVIII в. достигло в Карелии заметного влияния. Известно, что антисоциальное поведение приобретает значительные масштабы тогда, когда «система культурных ценностей превозносит … определенные символы успеха, общие для населения в целом, в то время как социальная структура общества жестко ограничивает или полностью устраняет доступ к апробированным средствам овладения этими символами» [6]. Неприятие никоновских реформ, тщательно поддерживаемое, культивируемое и развиваемое просвещенной частью старообрядческих сообществ, становилось именно таким вариантом развития событий. Другой мощный фактор развития девиантности — приписка к заводам. Начиная с первых лет XVIII в. огромные массы крестьян надолго были вырваны из привычного жизненного уклада, выполняли значительный объем работ на невыгодных условиях. Третьим существенным моментом всплеска девиантности стали рекрутские наборы, которые в сознании крестьян, по сути дела, отождествлялись с убийствами. Девиантное поведение во всех перечисленных случаях могло затрагивать не только непосредственных виновников крестьянских бед, но и всех тех, кто был связан с властью. Так, в 1902 г. появилась статья, подробно описывающая жизнь местных карелов: «Вековое рабство, вековая зависимость мужика от кулака не может не действовать на первого самым деморализующим образом. Нужно пожить в Кореле, присмотреться к этим обиженным природой инородцам-корелам и увидеть как они умеют терпеть все невзгоды и лишения, и как они умеют мстить!» [7].
Распространению девиантного поведения способствует то обстоятельство, что в ходе перемен в экономике и духовной жизни нарушилась регулирующая роль социальных институтов (в частности, прихода), в которых важнейшая роль отводилась «мирскому» самоуправлению, действующему на основании освященных веками традиций. Некоторые исследователи призывают не идеализировать «мирские» порядки. Ведь «обезволенный, обезличенный в пользу мира крестьянин сам по себе очень пассивен и инертен». Но «на миру» этот же крестьянин «как бы окрыляется инстинктом стадности и чувством безответственности и свою индивидуальную приниженность вымещает мирской распущенностью, являясь послушным орудием в руках самых дурных элементов сельского общества» [8]. Более того, во все времена «общинный архетип требовал соблюдения алгоритма коллективных действий», суть которого заключалась в поголовном участии в протестных действиях, что способствовало «блокировке чувства ответственности и минимизации возможного наказания» [9].
В числе факторов, толкающих отдельных лиц на девиантные проявления, можно назвать постепенно разворачивающийся процесс становления индивидуальной личности, разрушение устоявшихся норм коллективной жизни, существенное снижение влияния православной идеологии, заметное расслоение общества. В любом случае важно учитывать, что девиантность «имеет динамичный, инициативный, творческий характер <…> Самозащита общества от преступности по своему происхождению вторична. Первые ходы делает преступность» [10]. Обычное право, указывает современник событий, перестало соответствовать требованиям времени и сдерживать девиантные проявления. Оно «не могло охватить собой всей той массы явлений, которыми осложнился правовой и хозяйственный быт сельского населения после реформы» [11]. Город, куда устремлялись из деревень в поисках лучшей доли, также не мог стать оазисом спокойствия. Крестьянин прекрасно умел в самых тяжелых условиях «бороться за существование в своем родном крае», но «совершенно терялся в отрыве от него» [12]. Так зарождались агрессивные настроения, беспричинная злоба. Особое значение коллективных действий при выработке девиантных норм поведения подчеркивается в современной литературе. При достаточной плотности населения, приверженного девиантности, «существует опасность того, что эти люди сформируют субкультуру, которая обеспечит их информацией относительно поиска и использования нелегитимных возможностей, а также обучит приемам нейтрализации чувства вины, возникающего как следствие претворения в жизнь этих возможностей» [13].
Многие конкретные факты проявлений девиантности связаны с духовным противостоянием деревни и города. Чаще всего речь идет о рабочих низкой квалификации, всецело поглощенных борьбой за выживание, которые стали заметной частью городского населения в Олонецкой губернии. На время возвращаясь из города в деревню, они шокировали своих односельчан и местное духовенство. Как говорилось в статье, написанной псаломщиком из Немжинского прихода Олонецкой епархии, на общем фоне выделяются «те субъекты, которые побывали в столице». Они «позволяют себе в праздничные дни выпить и с гармонией в руках бродить по селу, распевая неприличные песни» [14]. В рабочей среде внешние проявления девиантности современники связывали с изменениями в духовной жизни империи. С начала 1890-х гг. среди фабрично-заводских рабочих России начинает повсеместно фиксироваться религиозный индифферентизм, что имело серьезные последствия для развития девиантности. В первые десятилетия ХХ в. разлагающее влияние города стало очевидным и представители духовной власти с тревогой отслеживали происходящие изменения: «Вредно влияют на народ и отхожие промыслы, откуда люди приходят как бы переродившимися, к сожалению, в дурную сторону: крестное знамение изображают плохо, а обычай принимать благословение у священника в иных местах исчез бесследно». Другой современник событий, учитель Роев, отмечал сходные явления в сельской жизни. «Есть деревушки, — писал он, — где на беседе не позволяется ругаться матерно, где нельзя слишком вольно обходиться с девушками <…> К сожалению, это единичные случаи <…>» [15].
Бытовые проявления девиантности в значительной мере связаны с праздниками, во время которых дикие сцены пьянства и разгула изумляли просвещенных земских деятелей. С точки зрения современных исследователей праздничной культуры, драки позволяли выяснить «актуальные позиции соперничающих групп», уточнить границы «их территориального доминирования» [16]. Современники событий не обладали хладнокровием, необходимым для равнодушной фиксации происходящего. По описанию очевидца, торжества зачастую превращались в массовые побоища: «При общей свалке дерутся чем попало, бьют кого попало; посторонние и заступиться не смеют. Вой женщин: сестер, матерей, жен оглашают толпу. Бьют и их и посторонние, и родные, коих они стараются оттащить от драки. <…> Но какие бы картины развернулись перед вами во тьме праздничной ночи, если бы была возможность созерцать их, когда перепьются и сами хозяева праздника! <…> Вам расскажут, как толпа сорванцов ворвалась в дом, избила женщин, истоптала мужчин, как одного забияку бросили в колодец, как одна жена была избита мужем до потери сознания, другая лишилась зубов, третья оглохла …» [17]. Другой очевидец событий придерживался аналогичных воззрений на праздничную культуру начала ХХ в.: «В праздники по трактам, на коих расположены празднующие села, проезжать рискованно. Среди бела дня на деревенской улице могут избить или пустить в тебя поленом, камнем только за то, что ты незнакомый. Уж (факт) батюшки, обходящие с крестом празднующую деревеньку, принуждены брать провожатыми местных трезвых крестьян» [18]. Среди местных жителей такое поведение считалось нормальным: «Мужики настолько привыкли, сжились со всей этой ужаснейшей вакханалией, что не видят в подобном праздновании ничего предосудительного. На следующий день они скорее с юмором, нежели сожалением, припоминают вчерашние похождения» [19].
Другие формы коллективной девиантности связаны с экстремальными ситуациями, внезапными, незапланированными всплесками агрессивности, суть которых заключалась в недовольстве теми или иными социальными условиями. Значительно менее на девиантность влияли этнические и гендерные факторы, хотя их воздействие, особенно гендерного фактора, также нельзя полностью игнорировать. Известно, что на рубеже XIX и ХХ вв. женская преступность в Олонецкой губернии оказалась «развитой в гораздо меньшей степени, чем преступность мужская». Женская преступность полностью отсутствовала в сфере должностных преступлений (взятки, превышение полномочий), что вполне объяснимо, поскольку женщины, по сути дела, были отстранены от участия в деятельности органов власти. «Крайне ничтожным» оставалось участие женщин в политических преступлениях. С 1897 по 1911 гг., в том числе в бурные годы первой русской революции, к ответственности по этой разновидности деяний привлечено 2 женщины и 232 мужчины. Несколько большее число женщин предстало перед судом за преступления против жизни, здоровья, свободы и чести частных лиц, а также против прав собственности. Зато в преступлениях против «прав семейственных» (родительские права, обязанности супругов) число подсудимых женщин оказалось «лишь немного ниже числа мужчин». Впрочем, по соответствующим статьям закона в рассматриваемый период было осуждено небольшое число граждан обоего пола [20].
Состояние девиантности нередко связывают с просвещением, отождествляя отсутствие систематического образования с предпосылками преступности. Повсюду в мире всегда срабатывала общая закономерность: «Чем сильнее подросток привязан к школе, тем меньше вероятность того, что он станет преступником» [21]. Однако влияние школы не следует преувеличивать. В начале ХХ в. заметный рост числа учащихся, как подчеркивал В.А. Копяткевич, совпал с ощутимым ростом разнообразных форм девиантного поведения [22]. Длительное время находясь в деревне, сами учителя менялись не в лучшую сторону: «Грубая среда, в конце концов, заглушает в них все доброе, святое и они ничем не отличаются от неграмотных серых мужиков» [23]. Другие исследователи подчеркивают существенную разницу между задачами школы и крестьянским обиходом: «школа с присущей ей тенденцией будить личные силы человека, обречена действовать на почве очень мало благодарной; недаром в сельской среде так нередко явление рецидива безграмотности» [24].
В трудах современников иногда встречаются и совсем парадоксальные высказывания на тему о соотношении нравственности и образования: «Свет учения еще не проник в эту глушь <…> Однако, несмотря на все свое невежество, эти бедняки в высшей степени доверчивы, просторечны и добродушны» [25]. Другой современник событий, С.М. Фесвитянинов, подчеркивал отсутствие явной взаимосвязи между образованностью и девиантными проявлениями в поведении. Он писал: «В обращении карел, особенно приграничный, вежлив и деликатен. Некоторые безграмотные пограничники (в данном случае — жители приграничья. – М.П.) поражают своей интеллигентностью. Характер выдержанный, спокойный. Драки и буйства редки и считаются позором» [26]. Северное население Карелии, саамы, отличались от своих соседей не только низким уровнем грамотности, но и почти полным отсутствием преступности. Известный ученый А.Я. Ефименко описывала поведение ненцев, у которых было такое же отношение к преступности, как и у саамов, следующим образом: «преступления между самоедами очень редки», «проявления диких страстей, очень естественное у народа, стоящего на такой низкой ступени умственного развития, смягчается у них замечательным добродушием, склонностью прощать обиды и готовностью всегда мириться со своим врагом. Между самоедами, даже язычниками, очень нередки примеры такого великодушия, которые сделали бы честь развитому человеку, христианину» [27].
Подводя итоги, отметим, что сочетание многообразных конфликтов, ведущих к девиантным проявлениям, представляло собой основу повседневной жизни крестьян Олонецкой губернии. Более того, преодоление одних конфликтов становилось преддверием новых явных (отраженных в документах) или скрытых от глаз исследователя потрясений. Все конфликтные ситуации связаны с запросами отдельных индивидов или коллективов и выстраиваются в иерархию, в фундаменте которой биологические потребности выживания, необходимость обеспечения безопасности, поддержание традиционного уклада жизни, адаптация к новшествам. В ответ на конфликтные ситуации продолжался параллельный процесс, заключавшийся в постоянном сознательном или стихийном создании и стимулировании общественных изменений, призванных тем или иным способом решить назревающие проблемы.
Исходя из всего сказанного, девиантность может рассматриваться, во-первых, как сочетание архаических проявлений человеческой психики, агрессивности и кровожадности. Во-вторых, девиантность связана с традиционными формами реагирования на сложные ситуации и решения возникающих проблем, исходя из действующих на данный момент этических норм. Традиционные нормы поведения открывали широкий путь для коллективных проявлений девиантности, большей сплоченности индивидов и повышали вероятность безнаказанности. На этом фоне инновации (преимущественно в социально-экономической сфере) становятся существенным фактором возникновения девиантных проявлений, но одновременно и способом их преодоления. Таким образом, девиантность представляется как сочетание социальных и природно-биологических факторов, вынуждающих общество с защитными целями создавать инновации.
Литература
© М.В. Пулькин
Уважаемые коллеги!
Приглашаю Вас стать авторами научного журнала
«Вопросы истории и культуры северных стран и территорий»
Для этого перейдите по этой ссылке или войдите в раздел Разное - Приглашаем авторов
Также прошу присылать для публикации на сайте нашего журнала информацию о предстоящих научных конференциях, симпозиумах и других форумах, которые будут проходить у Вас
Для связи с редакцией Вы можете перейти по этой ссылке или войти в раздел Обратная связь
Журнал создан в сотрудничестве с Министерством регионального развития Российской Федерации
Для связи с редакцией Вы можете перейти по этой ссылке или войти в раздел Обратная связь
При перепечатке оригинальных материалов обязательна ссылка на
«Вопросы истории и культуры северных стран и территорий»
