Вопросы истории и культуры

северных стран и территорий

-------------------------------------

Historical and cultural problems

of northern countries and regions

 

Научные статьи

 

История

 

Джанет Хартли

(Лондон, Великобритания)

 

Полтавская битва и англо-российские отношения

 

Введение

 

В данной статье исследуется значение Полтавской битвы в становлении России как великой европейской державы. Работа сосредоточена на анализе англо-российских дипломатических отношений и английских/британских представлений о России. Анализ основан, в первую очередь, на впечатлениях Чарльза Уитворта, английского дипломатического представителя, а впоследствии британского посла в Россию того времени.

Я написала биографию Уитворта. [1] Он сделал захватывающую дипломатическую карьеру, протекавшую на фоне Великой Северной войны и войны за испанское наследство. Первым местом его дипломатической службы стал вольный имперский город Ратисбон (Регенсбург), где он получил непосредственное представление о дипломатических и военных интересах Великой римской империи. Затем, в 1704 году, последовало первое серьезное назначение в Российскую империю. В течение следующих семи лет Уитворт оставался в Москве, став очевидцем провозглашения и празднования Полтавской победы над Швецией. Покидая Россию в 1712 году, посол уносил совершенно иные представления о военной и дипломатической мощи этой страны.

Впоследствии Уитворт занимал важные посты в Гааге (Объединенные Провинции Нидерландов) и Берлине, став свидетелем российского триумфа в Великой Северной войне. Во время подписания Ништадтского мирного договора в 1721 году дипломат находился в Берлине. Здесь Уитворт дает оценку последствий русской победы для дипломатических, морских и коммерческих интересов Англии. Завершающим назначением Уитворта стала должность в конгрессе Камбрии. Он умер в 1725 году – в один год с Петром Великим. Дипломатическая карьера Уитворта прошла под знаком расцвета Российской империи. В 1710 году он написал очерки о России, посмертно опубликованные под названием «Очерки о России 1710 года». Уитворт был ключевым свидетелем становления России как великой державы.

 

Россия до Полтавы

Представления Запада о России радикально изменились в правление Петра. Это справедливо как для Англии/Великобритании, так и для других европейских государств. [2] Во время своего визита в Англию в 1698 году Петр вызвал немалое любопытство. Он был, по выражению английского современника, «человеком горячим, вспыльчивым и крайне жестоким в гневе» («a man of very hot temper, soon inflamed and very brutal in his passion»). [3] Однако в нем не видели правителя значимого европейского государства. В сущности, предполагалось, что основные дипломатические и военные интересы Петра относятся к Османской империи, и он едва принадлежит к орбите интересов западноевропейских игроков. Возможное вовлечение России в военные конфликты мыслилось лишь в пределах ее собственных границ. Россия не имела значения для английской дипломатии и оставалась периферийным игроком дипломатии европейской.

Предполагалось, что Петр прибыл в Западную Европу для получения знаний. Иными словами, он приехал не как равный, но как ученик более развитых стран.

Действительно, в Англии полагали, что он преследовал в первую очередь технические и научные, а отнюдь не дипломатические цели. Петр обладал эклектическими вкусами и интересовался многими аспектами техники и формами государственного устройства. Однако основным мотивом визита считалось его стремление к изучению флотилий, точнее знакомство с проектированием и строительством кораблей. В Англии он не просто посещал верфи: он на них работал. Царь также встречался с приборостроителями, математиками и учеными.

С точки зрения британского правительства, целью визита Петра в 1698 году было обсуждение не дипломатических, а коммерческих вопросов. Данное обстоятельство, в свою очередь, свидетельствует о крайне узком видении России как торгового, но не дипломатического партнера.

Пониманию предпосылок подобного отношения служит изучение природы англо-российской торговли. Для Англии и, в частности, для английского флота, российский экспорт представлял особое значение. Россия была основным экспортером пенькового волокна (для парусов), смолы и, что самое главное, грот-мачт. Высочайший мачтовый лес для флота не рос в теплом шотландском климате и вывозился из Скандинавии и России. Между тем лучшие, самые высокие грот-мачты импортировались из России и получили название «Рижских мачт», поскольку экспортировались через рижский порт. Однако британским торговцам практически нечего было экспортировать в Россию взамен. Здесь еще не сформировался спрос на промышленные товары либо готовое сукно. Как следствие, английским купцам приходилось плыть в Россию на порожних судах, чтобы увезти назад шкиперское имущество. Путешествие было длительным и опасным и, несмотря на ценность импортируемых из России товаров, подобный дисбаланс торговли был нездоровым.

С целью поправить положение дел, в 1698 году Петр был приглашен в Лондон по просьбе Лондонской Российской компании. Коммерсанты компании хотели экспортировать на английских судах американский колониальный табак в Россию и основать в Москве завод по подготовке и сбыту табака. Такой шаг позволил бы скорректировать дисбаланс торговли. Помимо этого, Россия могла бы стать чрезвычайно прибыльным рынком. Петр только что отменил запрет на продажу табака в России, наложенный в начале семнадцатого века в правление царя Михаила. Это также было попыткой Российской компании преодолеть доминирование голландских купцов в России, которые были многочисленнее и сильнее английских. Так, значение потенциального торгового соглашения было столь велико, что купцы уговорили Уильяма III пригласить Петра в Лондон. Был заключен договор на монопольную поставку колониального табака в Россию – однако это было соглашение между Петром и группой новых лондонских торговцев, а не более укоренившимися купцами Российской Компании. Договор был крайне ценным. Петр, в свою очередь, получил один из самых быстроходных фрегатов того времени –  The Royal Transport. [4]

 

Уитворт и Россия до Полтавы

 

Важно объяснить подоплеку визита Петра в Англию в 1698 г., поскольку это также проясняет назначение Чарльза Уитворта в Россию в 1704 году. В начале восемнадцатого века Россия не рассматривалась в качестве важного дипломатического назначения. Как и следовало ожидать, важнейшим назначением был Париж, а в качестве других значимых должностей выступали Вена (для Австрии и Священной Римской империи), Мадрид, Гаага, Стокгольм и миссии Апеннинского полуострова. Чарльз Уитворт происходил из провинциального дворянства и получил образование в частной школе для мальчиков (Вестминстерская школа в Лондоне) и в Кембридже. Однако он не принадлежал к богатой аристократии и не пользовался поддержкой влиятельнейших покровителей. К тому же, на момент своего назначения в Россию он был молод – ему было тридцать – и это стало его первым важным назначением. Москва была малопривлекательной – далекая, неудобная, она не считалась важной или престижной. Уитворт поехал туда в некоторой тревоге, однако у него не было выбора, поскольку на лучшее место рассчитывать он не мог. На самом деле, звание дипломата в России было значительным. Уитворт же был посланником: Россия в то время не удостаивалась полномочного посла.

Россия, как мы видели, рассматривалась почти исключительно с позиций ее важности для английских купцов. Точнее, визит Петра в Англию привел к подписанию соглашения об экспорте колониального табака в Россию. В действительности, этот договор не принес ожидаемых выгод. Английским купцам было тяжело сохранить монопольное положение в обработке и продаже табака. Им пришлось конкурировать как с голландскими торговцами, так и с русскими купцами, продававшими выращенный в Украине табак. Более того, в Москве была основана конкурирующая  английская фабрика. Уитворт был отправлен в Москву как раз для упорядочивания торговых вопросов и решения «табачной проблемы». Он должен был восстановить права лондонских купцов, заключивших договор с Петром. Его поручение в 1704 году гласило, что королева Анна направила посланника в Россию с тем чтобы:

...завершить переговоры о смоле и дегте для Ее Флота и добиться лучшего, чем доселе соблюдения заключенного некоторыми местными торговцами

договора о табаке

(… settle a negotiation for pitch and tar for the use of Her Navy, and to get the contract made by some Merchants in this town for tobacco to be better observed than it has been). [5]

 

Он получил немногочисленные указания по дипломатическим вопросам. И это при том, что Россия была вовлечена в войну со Швецией, а на Западе вспыхнула война за Испанское наследство.

Первые годы Уитворта в Москве (он прибыл в 1705 году) были посвящены преимущественно коммерческим вопросам. По сути, они в первую очередь были посвящены табачной проблеме. Одним из первых шагов Уитворта стало уничтожение конкурента – английской табачной фабрики в Москве в соответствии с распоряжениями из дома!

Это был элементарный акт промышленного саботажа и чрезвычайный поступок для дипломата, пусть даже в отдаленной Москве восемнадцатого века. Уитворт продолжал вести переговоры в интересах поставщиков табака, хоть ему так и не удалось успешно уладить соглашение. Он также провел много времени в обсуждениях соглашения о поставке прочего шкиперского имущества, в особенности смолы, и настаивал на улучшении качества экспортируемой пеньки, что увенчалось лишь скромным успехом. [6]

Петр Великий отнюдь не был безразличен к торговым интересам. Он желал привлечь английских специалистов для работы на своих верфях и для проектирования новой структуры каналов. Он был осведомлен о значении российского экспорта для английской флотилии и был готов к заключению невыгодной сделки относительно всех элементов шкиперского имущества. Он также пытался убедить английских купцов изменить свой торговый путь из Архангельска в Балтику и использовать отвоеванный у Швеции в 1704 году порт Нарва и основанный в 1703 году Санкт-Петербург.

Однако Петр также желал обсудить с Уитвортом дипломатические дела. На момент прибытия Уитворта в Россию, Петр не был уверен в исходе войны против Швеции. Его просьба к Уитворту заключалась в том, чтобы королева Анна выступила в качестве примирительницы в войне. Однако Уитворт не мог удовлетворить пожелания царя на этот счет. Как мы видели, ему были даны скупые дипломатические указания и основным, если не единственным, интересом английского правительства было табачное соглашение. Подобная стесненность послужила источником замешательства для Уитворта. Как он, с некоторой горечью, выразился через два года по своем прибытии в Москву:

...поскольку на моих устах лишь экспорт и импорт, они [российские министры] склонны принимать меня исключительно за Табачного Агента

(… since I have but export and importation in my mouth, they [the Russian ministers] are apt to mistake me purely for a Tobacco Agent). [7]

 

Это не осталось без внимания Петра. По замечанию самого Уитворта, царь жаловался,  что англичане дорожили торговлей с Россией, но «мало ценили их Государя или народ» («had «little value for their Prince or people»).[8]

Уитворт не мог предоставить Петру свое дипломатическое содействие. Однако его пристальное внимание к торговым вопросам, в том числе участие в табачных и прочих раздорах между английскими купцами, свидетельствовало о том, что в глазах англичан Россия представляла лишь торговый интерес. Россия была основным экспортером столь важного для английского флота шкиперского имущества. Однако табачное соглашение было, по сути, делом нахождения покупателя или, прямо говоря, свалки для колониального табака. Подобная договоренность не являлась соглашением между равноправными торговыми партнерами. В дипломатическом отношении Россия попросту не рассматривалась как важный фактор английской/британской внешней политики. 

 

Происшествие с Матвеевым

 

Тогда как Уитворт изо всех сил старался удовлетворить английские торговые интересы в Москве, в Лондоне произошло событие, не только усугубившее его тяготы в России, но и в очередной раз продемонстрировавшее низкий статус России в глазах британцев.

В июле 1708 года экипаж Андрея Матвеева, посла России в Британии, был задержан судебным приставом. Лакеи посла подверглись атаке, а сам Матвеев претерпел грубое обращение: он был лишен шпаги и брошен в долговую тюрьму, где пробыл до раннего утра до своего освобождения правительственным министром. Матвеев был высокообразованным культурным человеком, владевшим французским и латынью, и вместе с тем опытным дипломатом. Его скандальный арест спровоцировал бурю в дипломатической среде. Хотя правила дипломатического иммунитета еще не были окончательно утверждены, однако арест был явным нарушением норм поведения в отношении любого дипломата. Следует отметить, что в то время многие дипломаты делали крупные долги, что могло послужить источником неприятностей для кредиторов. 

Долги Матвеева были полностью учтены: судебный пристав составил список из четырнадцати кредиторов, долг которым составлял 475 фунтов стерлингов. Однако полный перечень кредиторов был куда длиннее и насчитывал сверх того 422 фунта стерлингов. [9] Разумеется, это не было незначительной суммой, но данное обстоятельство было забыто во время последовавшего в дипломатических кругах возмущения.

Британское правительство признало факт нанесения публичного оскорбления. Однако правительство явно питало надежды на быстрое и гладкое улаживание дела, и было уверено, что Петр воспримет это без особых неприятностей. Данное обстоятельство свидетельствовало не только о презрении к России, но и о полном отсутствии понимания Петра с его чувствительностью ко всему, что считалось оскорблением его достоинства и страны. Реакция Петра на оскорбление своего посла была предсказуемой и жестокой. По рассказу Уитворта, Петр настаивал на, как минимум, «смертном приговоре» для пристава, а его слуги, атаковавшие посла и «обращавшиеся с ним столь варварским образом, могли быть преданы смерти как отъявленные разбойники и нарушители Закона наций». [10] Уитворту довелось умиротворять российских министров и царя без особой поддержки из дома.

Происшествие с Матвеевым обнаружило несовпадение воли британского и российского правительств. Британцы видели в нем прискорбный инцидент, но не могли понять такой бескомпромиссной позиции Петра. Конечно, вопрос был отчасти культурным: Петр не понимал, почему британское правительство не могло попросту удовлетворить его требования, осуществив жестокое наказание. Он мог беспрепятственно свершить последнее, будучи не связан действующими в Англии ограничениями, как-то местной системой права и свободой печати. В Британии инцидент привел к продолжительным судебным препирательствам, но суды в конечном итоге постановили, что иск не может быть принят, поскольку, по английским законам, пристав не совершил преступления. [11] От Петра не стоило ожидать понимания подобных правовых тонкостей.

К тому же, Петр был искусным и хитрым дипломатом. Он был искренне возмущен, но в то же время понимал, что может извлечь пользу из замешательства Уитворта и британского правительства. Инцидент произошел во второй половине 1708 – первой половине 1709 гг. Русские и шведы еще не встретились в бою. Положение на юге выглядело шатким, поскольку значение мазепинской измены оставалось неясным, а соотношение сил русской и шведской армий было неочевидным. Однако даже на этом этапе Петр осознавал, что его интересы не могли быть попросту проигнорированы иностранным государством. Поскольку Британия не была готова на дальнейшие шаги, дело затянулось без разрешения. Впоследствии летом 1709 года произошло событие, преломившее ход переговоров по инциденту с Матвеевым и в корне изменившее англо-российские отношения.

 

Полтавская битва и реакция Британии

 

Полтавская битва произошла утром 27 июня/8 июля 1709 года. Я не стану обсуждать битву, лишь отмечу, что ее сокрушительное воздействие на позиции Швеции было очевидным. Биограф Петра, Бушкович, резюмировал: «Швеция утратила значение великой державы и Петр наслаждался величайшим триумфом в своей жизни». [12]

Вести о русской победе быстро разнеслись по дворам Европы. Новости достигли Британии через Джеймса Джеффриса, номинально состоявшего добровольцем в шведской армии, но в действительности служившего британским шпионом. Многие разделяли его реакцию на исход битвы. «Странная перемена фортуны полностью изменила положение дел в регионе». [13] Уитворт, несмотря на большую осведомленность о царе и о российских ресурсах, был поражен не менее. Спустя неделю со дня сражения он написал министру:

 

Неожиданное поражение всей шведской армии под Полтавой и рассеяние их войск было столь масштабным, что эти вести наверняка достигнут Вас прежде данного письма... Победа была отмечена здесь всевозможными проявлениями радости в течение этих трех дней; несколько тысяч орудий палили вдоль стен, состоялись два крупных приема... По всей вероятности, победа принесет большие изменения по всему Северу...

 

(The unexpected defeat of the whole Swedish army before Poltava, and the dispersing of their troops has been so great, that the news thereof will certainly come to your hands before this letter …. This victory has been celebrated here with all possible demonstrations of joy these three days; some thousands of guns have been fired around the walls, and two great entertainments made…. The victory will in all probability give a great change to the affairs of all the North…..) [14]

 

Полтава имела огромное влияние на восприятие русской мощи. Уитворт тотчас же это осознал. Справедливости ради следует отметить, что Уитворт не питал особой любви к Москве, жизнь в которой оказалась очень неудобной. Ему так и не удалось завязать дружбу с русскими министрами, непросто было развивать с ними хорошие отношения. Он так и не овладел русским языком. Единственными его товарищами были английские купцы, отношения с которыми были порой затруднительными. Уитворт практически не имел личных связей с царем, чье поведение, очевидно, находил жестоким и трудным. Посол с самого начала осознавал, что самодержцем движут огромные амбиции. Признавая его неиссякаемую энергию, посол пишет: «Я не знаю ничего, способного путешествовать больше или быстрее царя, за исключением солнца, но ни мой кошелек, ни мое здоровье не позволяют составить компанию таким мощным планетам». [15] Он считал Россию чуждой страной, в которой переговоры протекали с трудом. Его личная реакция на Полтавскую битву была вполне созвучной такому мнению. В августе 1709 года, менее чем через два месяца после битвы, он написал предостережение:

...если эти люди (русские) будут пользоваться успехом и свободой действий, то станут беспокойными и способными на дичайшие поступки. [16]

Его слова оказались пророческими.

 

Происшествие с Матвеевым после Полтавы

 

Исход инцидента с Матвеевым почти тотчас же продемонстрировал влияние Полтавской битвы на представления британцев о России. Правительство Британии нехотя начало принимать дальнейшие меры, чтобы успокоить Петра и выйти из сложившейся неловкой ситуации. Однако новости об исходе битвы дали делу мощный толчок. Было не время портить англо-российские отношения, затягивая дипломатические распри вокруг протокола. В интересах британского правительства было скорейшее урегулирование ситуации, которое позволило бы восстановить нормальные отношения между странами. После победы над шведами дипломатическое положение России изменилось, что не осталось без внимания британского правительства. Личный статус Петра в Европе существенно возрос. Сокрушительная Полтавская победа радикально меняла пошатнувшуюся в 1700 году поражением под Нарвой военную репутацию Российской империи. Для Петра это был как личный, так и национальный триумф – он преобразил русскую армию. После незамедлительного признания этого триумфа Британией дело Матвеева получило соответствующее разрешение: последовало быстрое и абсолютное признание оскорбления российского достоинства и нового статуса страны.   

Королева Анна загладила вину, направив Петру официальные извинения за нанесенное оскорбление. Сам по себе данный шаг говорил о признании статуса России, а принесение извинений на уровне монархов свидетельствовало о равенстве правителей. Петр всегда осознавал важность дипломатического протокола для укрепления положения своей страны.

Пусть в начале своего правления он путешествовал инкогнито, но поступал так именно из стремления избежать протокола. Когда же ему было угодно его соблюдать, он был не менее формален, нежели любой другой монарх. Чарльз Уитворт должен был преподнести извинения королевы Петру, однако для этого нужно было повысить его статус дипломатического представителя до статуса Посла. Это свидетельствовало о важности события и служило признаком возросшей роли дипломатического назначения в Россию, что в свою очередь отражало новообретенную важность страны.

Извинения были чрезмерными. Обращаясь к «нашему дражайшему любящему брату», королева испрашивала прощение за «прискорбное оскорбление» посла, выражала негодование и сожаление, рассуждала о непригодности законов, регулирующих подобные оскорбления, предлагала должное искупление за нанесенную обиду, заверяла Петра в дружбе и уважении, изыскивала его снисхождения, и подписалась «Ваша горячо любящая сестра». [17] По сути, дело Матвеева привело к изменению английских законов и, помимо прочего, сыграло важную роль в закреплении положений о дипломатическом иммунитете.

Извинения были преподнесены Петру Уитвортом в феврале 1710 года. Этому сопутствовала тщательно продуманная церемония, подчеркивавшая важность события. Согласно описанию Уитворта, состоялась длительная процессия лиц и старательно украшенных экипажей; лакеи были одеты в богатейшие одежды; Уитворт сидел в роскошной царской карете; процессия заняла полтора часа; вдоль улиц выстроились зрители; стража встретила процессию «барабанным боем»; Уитворт произнес официальную речь на английском языке пред царем, а тот ответил на русском; царь принял извинения благосклонно…. [18]

Таким образом, завершился один из наиболее неловких инцидентов в истории англо-российских отношений. Историки права считают дело Матвеева важной вехой в развитии дипломатического иммунитета. Помимо этого, оно стало важным показателем изменившихся представлений о России. Инцидент произошел перед Полтавской битвой, а был улажен после нее. В результате победы статус России существенно возрос, что явствовало из позиций как британского, так и российского правительств. 

 

Россия после Полтавы

 

Полтавская битва оказала колоссальное влияние на восприятие России. Сама по себе битва, разумеется, не принесла России победы в Великой Северной войне. Однако в 1709 году изменились дипломатическое и военное положение; ряд дальнейших дипломатических, военных и морских схваток увенчались триумфом при подписании Ништадтского мирного договора в 1721 году.

Собственное видение Уитвортом России изменилось за время его пребывания в стране. Он прекрасно понимал, что Россия стала важной страной, обладавшей превосходной армией. В 1710 году он вернулся на родину в Великобританию. Он провел следующий год в Лондоне, после чего ненадолго вернулся в Россию, прежде чем занять другие дипломатические посты. Однако, на мой взгляд, справедливо отметить, что им навсегда овладели Россия и ее расцвет в петровскую эпоху.

В 1710 году Уитворт написал очерки о России, основанные на своем опыте пребывания в стране. Опубликованный лишь после смерти посла, он в качестве манускрипта был предоставлен тогдашним министрам как изложение его личных взглядов о России. [19] Это очень практичный справочник по стране. Он не повествует о костюмах и национальных традициях; в нем нет ни слова о деревнях либо судах. Очерки посвящены военной и морской мощи России, а также предпринятым Петром реформам. В нем также много информации об экономике России, включая налогообложение, производство и монополии. Основной целью Уитворта было осведомление о настоящей и потенциальной силе России. По его оценкам, в России насчитывалось около 150,000 войск (это значение могло быть преуменьшением).  Он также перечислил количество и виды кораблей флотилии. Описание относится к периоду после строительства Петром корабельных заводов на юге, но предшествовавшему развитию Кронштадта. Во время написания очерков именно Черное, а не Балтийское море представлялось эпицентром развития русской флотилии.

Уитвортовкие Очерки были изложены в сухом стиле того времени и, по всей вероятности, предназначались в качестве руководства министрам и будущим дипломатам. И все же Уитворт описывает Россию в переломный момент; в момент перехода от периферийной силы к силе, представлявшей военную и морскую угрозу. В течение последующего десятилетия этот потенциал был реализован, что признавалось как в Британии, так и за ее пределами. В том же году, Уитворт предстал перед лондонским министерством торговли с предупреждением о настоятельном желании Петра осуществлять торговлю через российские порты на Балтике. Это также свидетельствовало о решимости Петра и осведомленности России о своей важности для британского флота. [20]

Британские представления о России перешли из любопытства в опасение, если не страх. Полтавская битва стала потрясением, однако дальнейшие успехи России закрепили ее новое положение. К 1713 году, спустя четыре года после Полтавской битвы, британские комментаторы предупреждали о грядущем величии России. Виконт Болингброк писал о влиянии России на прочие северные страны:

...словно Люди, созерцающие бурю на Море, мы при этом зрелище скорее исполнены ужаса и сочувствия к пострадавшим, нежели надежд на то, что сможем принять непосредственное участие в их спасении.

(… like People who gaze on a storm at Sea, we are rather filled with horror at the sight, and compassion for those who suffer, than with hopes of being able, at least immediately, to contribute to save them.)

 

Тогда же консервативный журнал Эксперт (the Examiner) предупреждал, что Россия может «стать для Европы врагом более грозным, нежели готы либо вандалы». [21] Хотя русофобия в Британии восходит к началу Крымской войны, но ее зародыши показались уже в первой трети восемнадцатого века.

Присутствие почти тридцатитысячного российского войска в Дании во время Мекленбургского кризиса 1716-1717 гг. также вызвало огромное беспокойство в правительственных кругах Британии. Как видно, в начале петровского правления предполагалось, что российские военные действия ограничатся югом или же границами самой страны (Полтава лишь послужила тому подтверждением). Однако присутствие столь многочисленных войск в Дании и, раз уж на то пошло, на севере Германии, свидетельствовало о скудости действенных преград российской военной экспансии. Это спровоцировало взрывные волны не только в Германских государствах и Империи, но и повергло в оцепенение Британию с Францией.

К этому времени, Британия начала опасаться возможного морского могущества российского флота на Балтике. У России были некоторые естественные преимущества для строительства флота. Она в изобилии обладала всеми ресурсами, за исключением дуба. В отличие от Британии, великой морской державы, Россия не зависела от других стран-поставщиков для флотилий. Она владела обильными запасами пеньки, смолы и, разумеется, мачт. При Петре она также обладала неисчерпаемым запасом дешевой рабочей силы для работы на судостроительных заводах. В этот период России недоставало одного: искусных кораблестроителей. Именно поэтому Петр отправлял молодых россиян в Англию и другие страны приобретать необходимые навыки. Также именно поэтому он поощрял приезд на работу в Россию молодых британцев, обладавших подобными навыками.

Находясь в России, Чарльз Уитворт все это замечал. Ему было известно, что в обмен на урегулирование табачного соглашения Петру нужно было разрешение на работу молодых русских специалистов в Британии. По тем временам это не было такой уж невыполнимой просьбой, поскольку нельзя было вообразить, чтобы Россия могла стать серьезной соперницей на море. Однако к завершению Великой Северной войны она действительно ею стала. В 1719 году британское правительство предприняло попытку вернуть работавших в России британских моряков и ремесленников. Тогдашний британский посол в России Джеймс Джеффрис предупредил, что стоимость оснастки судна в стране составляет треть затрачиваемых на британский военный корабль средств. К этому моменту британцы отправляли морской конвой в Балтийское море под командованием адмирала сэра Джона Норриса. [22] Первоначальной целью экспедиции была защита британских торговых судов, но к 1719 году их предназначением стало устрашение русского Балтийского флота и препятствование его атакам на Швецию. Однако русскому флоту удавалось искусно миновать англичан. Русские весельные суда ловко курсировали по мелкому Балтийскому морю, избегая столкновений с британским флотом, куда более приспособленным к водам Атлантики. Этого британцы вовсе не ожидали.

На тот момент Чарльз Уитворт был британским послом в Берлине, откуда с отчаянием наблюдал за морскими успехами России. Уитворс без прикрас писал сэру Джону Норрису в 1721 году, что когда он с британским флотом вышел к Балтийскому морю, царь был «смирен как овечка», но что теперь, после своего успеха, он «вновь стал дерзким как лев». [23] Это служило грозным предзнаменованием.

Великая Северная война завершилась в 1721 году Ништадтским договором, согласно которому, как известно, Россия получила большие преимущества на балтийском побережье и сменила Швецию в качестве первенствующей северной державы. Британия, будучи ослабленной финансовыми последствиями пагубного пузыря «Компании Южного Моря» и переменой правительства, была не в состоянии ограничить победу России

Уитворт в то время находился в Берлине. На протяжении всей своей карьеры он наблюдал переход России в разряд великой державы. Окончание войны стало кульминацией этого процесса, вызвавшей у него смирение и опаску. В 1721 году, вскоре после перемирия, он писал:

«В результате этого перемирия царь становится хозяином практически всего шкиперского имущества на Балтийском море. Наиобильнейшая и лучшая смола, и хвойный тес поступают из Выборга и Кекшельма; пенька и лен из Ревала; а лучшие мачты, огромное количество пеньки, дубового теса и боцманские дудки поставляются из Риги по реке Двина: Поскольку существует единственный рынок для этого сырья, торговля будет шаткой, а процесс и условия будут навязаны нашим купцам, как заблагорассудится».

(«This Peace will leave the Czar master of almost all the naval stores in the Baltic. The most and best Tar, and fir plank are drawn from Viborg and Keksholm; hemp and flax from Reval; and the finest masts with vast quantities of hemp, oak plank and pipe staves down the Dvina from Riga: As there will be one market for these commodities, the trade will be precarious, and process and terms at least imposed upon our merchants at pleasure».) [24]

 

Уитворт обеспокоен тем, что основная угроза России для Великобритании носит коммерческий характер и, в частности, затрагивает торговлю шкиперским имуществом. Однако он также предупреждает, что новое могущество России представляет угрозу для Пруссии и северогерманских земель.

Уитворт считал Россию беспокойной. Как он предупреждал министров на родине, она была «одним из наших опаснейших врагов». [25] Однако даже тогда Уитворт счел необходимым отметить, что Россия представляла меньшую угрозу для Британии, нежели для своих непосредственных соседей или же северных государств. В 1722 году он писал своему коллеге польскому послу касательно царя, что «ни его власть, ни замыслы не могут оказать непосредственного влияния на Британию». В том же году он более красноречиво изложил это другу:

           

«Северный Змий будет непрестанно шипеть и неизменно жалить при всякой возможности. Однако последняя, похоже, наступит не скоро».

(… the Northern Serpent will be always hissing, and as certainly sting, when it finds occasion. But that does not seem to be so near….)  [26]

 

Конечно, Петр был слаб здоровьем и всегда оставалась надежда на то, что после его смерти Россия исчезнет с европейской арены, возвратившись к своему второстепенному положению.

 

Выводы

 

Полтавская битва стала поворотным моментом в истории англо-российских отношений. Конечно, это не означало, что Россия в одночасье превратилась из второстепенной силы в первостепенную. Это также не значило, что Британия стала рассматривать Россию как опаснейшего врага. Однако оно продемонстрировало превосходную военную мощь России, приведшую к упразднению гегемонии Швеции на Балтийском море. После событий под Полтавой Британия признала в России потенциальную, или даже действительную, угрозу – в военном, морском и коммерческом отношениях. «Северный Змий», по выражению Чарльза Уитворта, остается с нами навсегда.

 

1. Janet Hartley, Charles Whitworth. Diplomat in the Age of Peter the Great (Ashgate, Aldershot, 2002).

2. Janet Hartley, ‘Changing  Perspectives: British Views of Russia from the Grand Embassy to the Peace of Nystad’, in L. Hughes (ed.), Peter the Great and the West. New Perspectives (Palgrave, Basingstoke, 2001),  с. 53-70

3. Quoted from Bishop Burnet’s History of His Own Time,  т. 4 (второе издание, Oxford, 1883), с. 407.

4. W.F. Ryan, ‘Peter the Great’s English Yacht. Admiral Lord Carmarthen and the Russian Tobacco Monopoly’, Mariner’s Mirror, 69  (1983), с. 65-87.

5. Quoted in Hartley, Charles Whitworth,  с. 37.

6. Hartley, Charles Whitworth,  с.33-58;  also David Kirby, ‘Peter the Great and the Baltic’,  in Hughes, Peter the Great and the West,, с. 177-88.

7. Quoted in Hartley, Charles Whitworth, с. 37.

8. Quoted in Hartley, Charles Whitworth, с. 64.

9. S. Dixon et al (eds), Britain and Russia in the Age of Peter the Great. Historical Documents (London, 1998),  с. 77-78.

10. Quoted in Hartley, Charles Whitworth, с. 72.

11. J. Hennings, ‘The Honour of Peter the Great and the “Defect of [the British] Constitutions”: Observations on Early Modern Ambassadorial Ceremonial and International Law’, in Newsletter of the Study Group on Eighteenth-Century Russia, 34 (2006),с. 9

12. P. Bushkovich, Peter the Great: The Struggle for Power, 1671-1725 (Cambridge, 2001),  с. 291.

13. Quoted in A. Rothstein, Peter the Great & Marlborough. Politics and Diplomacy in Converging Wars (London, 1986),  с. 124.

14. Quoted in Hartley, Charles Whitworth, с. 78.

15. Quoted in Hartley, Charles Whitworth, с. 101.

16. Quoted in Hartley, Charles Whitworth, с. 79.

17. Dixon, Britain and Russia, с. 83-85.

18. См. Hartley, Charles Whitworth, с. 77.

19. Charles Whitworth, An Account of Russia as it was in 1710 (Strawberry Hill, 1758).

20. Janet Hartley, ‘War and the Merchants: The Great Northern War (1700-21)’, in R. Bartlett, G. Lehman-Carli (eds), Eighteenth-Century Russia: Society, Culture (Lit Verlag, Berlin, 2007), с. 494.

21. M. Anderson, Britain’s Discovery of Russia 1553-1815 (Macmillan, London, 1958), с. 59.

22. Hartley, ‘Changing Perspectives’, с. 56.

23. Там же, с. 57, Hartley, Charles Whitworth, с. 173.

24. Hartley, Charles Whitworth,с. 175.

25. Там же, с. 175.

26. Там же, с. 177.

 

© Д. Хартли

 

 

Журнал создан в сотрудничестве с Министерством регионального развития Российской Федерации

 

 

Назад

При перепечатке оригинальных материалов обязательна ссылка на
«Вопросы истории и культуры северных стран и территорий»